Похищение невесты. Часть 1
пальцем, повернулась на каблуках и пошла не оглядываясь все вперед, легко вращая бедрами в узком платье. Он шел за ней как дурак какими-то убогими проулками, безостановочно пялясь на верткий блестящий зад и худые, шустро семенящие ноги. Он вспоминал, как в детстве на каникулах они вместе «бомбили» соседские огороды, гоняли на великах, летали на тразанке. Светка всегда была заводилой и жуткой оторвой. Потом они выросли, и он почему-то стал избегать ее, смущаясь невесть откуда появившегося в ее арсенале загадочного пристального взгляда. «Чисто рыжий удав» — зло думал он в такие минуты, опуская глаза и краснея.
Виталик рос и вырос тихим домашним парнем, девушек боялся до дрожи. Ему просто нереально повезло с красавицей Лёлей, девушкой его мечты — тихой, задумчивой, доброй и внимательной. Он готов был вечно носить ее на руках, осыпать подарками и поцелуями лишь за то, что она не отвергла его ухаживаний и — о чудо! — согласилась выйти за него замуж. Он даже целовал ее как величайшую ценность, не говоря уж о большем...
Переулок кончился заросшим лопухами тупиком со стеной чьего-то гнилого сарая.
— Ну и где Лёля? — Зло спросил он, тихо ненавидя эту странную шалаву.
— А что сразу Лёля? — серебристыми колокольчиками смеха зазвенела Светка. — Давно не видел и соскучился? Да у вас теперь вся жизнь впереди, еще ой, как намилуетесь!
— Кончай давай это, а! — вдруг резко заорал Виталик. — Где невеста?
Он непроизвольно сжал кулаки и собрался замахнуться. Тьфу ты, ну и баба! Чисто змея, так бы и придушил!
— Ишь, как разошелся, принц! — Звонко закатывалась Светка. — А выкуп ты приготовил?
Тяжело вздохнув, Виталик полез в карман за приготовленными купюрами.
— Да верю я тебе, верю. — Она вдруг стала усталой и серьезной, перехватив на лету его руку. — Не продешеви только, милый! Она вдруг с силой его развернула и впечатала спиной в дощатую стену сарая, словно влипнув в него горячим скользким телом.
— Что боишься, как бы твою драгоценную Лёлю совсем с концами не угнали?
Виталик вдруг осознал, что эта мелкая рыжая стерва едва достает ему до плеча, и что прямо в ее солнечное сплетение упирается его горячий, возбужденный член.
— Ах ты, сучка рыжая! Ты что это творишь? — Виталик не узнавал сам себя. Всегда тихий, вежливый и тактичный, он сжал нахальную девицу за шею и вдруг, неожиданно для себя, нагнувшись, жарко впился в тонкие, с перламутровым блеском, змеиные губы.
«И язык-то у нее, кажется, раздвоенный» — с горячим ужасом подумал он, немедленно ощутив в своем рту словно не один, а несколько резвых, горячих, бесстыдных, дразнящих язычков. Член уже давно жил своей жизнью, распирая изнутри ширинку дорогих костюмных брюк. Прервав захватывающий поцелуй, Виталик заглянул в бездонные зеленые глаза и, с легким нажимом стал медленно толкать ее голову книзу. Ухмыльнувшись, Светка широко раскрыла накрашенный рот и проехалась влажными губами сверху донизу по груди и животу, оставляя на белой рубашке жениха яркие помадные разводы.
Чуть прикусила вздыбленную ширинку, блеснув крупными влажными зубами, по-хозяйски расстегнула брючный ремень, стянула вниз резинку трусов и без предисловий взяла его в рот на всю длину. Виталик расплавился и поплыл на волне горячих, переливчатых ощущений. Он и представить никогда не мог, что бывает такой нереальный кайф. Лёля была его первой женщиной, и он счастлив был с нею. Но это она делала как-то скомкано и торопливо, словно желая поскорее закончить и отвязаться. Он, конечно, все равно любил ее, но...
Острый язычок сновал по всей длине члена, обводя головку, дразня уздечку, лаская яички и пах. Аххх... Светка насаживалась до упора всем горлом, частой крупной дрожью, то звонко обсасывая, то играя им за щекой, то немного помогая себе ручкой, похлопывая по языку и все это время блестя навстречу ему плотоядным взглядом.
Блин, кажется, и впрямь у нее язык раздвоенный... Или это в темноте так...
Ни на секунду не оставляя члена, Светка торопливо стащила с плеч и груди трикотажное платье, выпрыгнули наружу не знающие бюстгальтера маленькие острые сисечки с темными ореолами сосков.
Он тронул пальцами эти нереальные вишенки-горошинки, чувствуя себя счастливейшим из смертных. Светка вздрогнула и тихонько застонала, задирая теперь уже и низ платья и оголяя худощавые, мускулистые ноги. Сидя на корточках, она сдвинула узкую полоску блестящих трусиков и стала ласкать себя там нежными маленькими пальчиками. Он увидел блеснувшие в лунном свете капельки смазки на маленьких лепесточках возбужденных губок, услышал ее усиливающиеся стоны, и в одно мгновение развернул спиной к себе, бросив на колени на сырую вытоптанную траву.
Светка по-кошачьи прогнулась и, обернувшись к нему, плотоядно облизнулась. Виталик ненадолго замер, наслаждаясь видом вздернутой маленькой упругой попки, загорелых мускулистых ляжек и, раскрывающейся ему навстречу, маленькой узкой раковинки. Он медленно провел пальцем по сократившимся под его напором нежным губкам, увлажнил палец в ее теплом соке, попробовал его на вкус, и, нависнув над ней всем телом, на выдохе вошел в нее...
Ему показалось, что он попал в рай. Так было так узко и горячо, что он судорожно здохнулся. Там звенели колокольчики и порхали бабочки, рассыпались горошинки разноцветного драже и сладкой, теплой волной накрывал ласковый прибой...
Он любил Лёлю, он слишком любил Лёлю. Она была его любимой роскошной женщиной, и он все никак не мог поверить своему счастью. Он трепетал перед ней, прикасаясь с величайшей осторожностью, благоговея и робея. Она была неизменно добра к нему, подбадривая, поощряя и иногда подталкивая в нужном направлении. Но он все равно слишком боялся не соответствовать, слишком много суетился, слишком быстро кончал, неизменно чувствуя себя виноватым. Но Лёля ни разу не выдала своего недовольства, и от этого было еще тошнее. И тогда он говорил себе, что главное — любовь, а там — захотим — притремся, научимся...
Но сейчас ему не надо было быть никем кроме себя самого — распаленного самца, настигшего самку, охотника, загнавшего дичь, серфингиста, ловящего волну... Он с наслаждением трахал и трахал эту узкую горячую сучку, и чувствовал, что счастлив делать это бесконечно! Она словно создана была для страстной ебли в сладкую щель. Её звонкие стоны колокольчиками рассыпались на высоких частотах, маленькие холмики грудей не отвисали, как у Лели, а вызывающе торчали книзу. Поджарое тело бешено уносило его за собой в безумную скачку.
... Он не знал, сколько прошло времени, поймал себя лишь на том, что предательски дрожат от усталости перепачканные землей коленки, а Света уже практически пластается по земле, вцепившись зубами в клок сырой травы и утробно подвывая под его напором. Казалось, оба они уже изнемогли, но тут Светкины глаза широко раскрылись и вспыхнули холодным, хищным блеском, а изо рта высунулся, блядски обводя губы, манящий, дразнящий (раздвоенный?) язычок.
«Шлюха, шлюха, шлюха!» — Заколотилось в мозгу. Но от этого стало
Виталик рос и вырос тихим домашним парнем, девушек боялся до дрожи. Ему просто нереально повезло с красавицей Лёлей, девушкой его мечты — тихой, задумчивой, доброй и внимательной. Он готов был вечно носить ее на руках, осыпать подарками и поцелуями лишь за то, что она не отвергла его ухаживаний и — о чудо! — согласилась выйти за него замуж. Он даже целовал ее как величайшую ценность, не говоря уж о большем...
Переулок кончился заросшим лопухами тупиком со стеной чьего-то гнилого сарая.
— Ну и где Лёля? — Зло спросил он, тихо ненавидя эту странную шалаву.
— А что сразу Лёля? — серебристыми колокольчиками смеха зазвенела Светка. — Давно не видел и соскучился? Да у вас теперь вся жизнь впереди, еще ой, как намилуетесь!
— Кончай давай это, а! — вдруг резко заорал Виталик. — Где невеста?
Он непроизвольно сжал кулаки и собрался замахнуться. Тьфу ты, ну и баба! Чисто змея, так бы и придушил!
— Ишь, как разошелся, принц! — Звонко закатывалась Светка. — А выкуп ты приготовил?
Тяжело вздохнув, Виталик полез в карман за приготовленными купюрами.
— Да верю я тебе, верю. — Она вдруг стала усталой и серьезной, перехватив на лету его руку. — Не продешеви только, милый! Она вдруг с силой его развернула и впечатала спиной в дощатую стену сарая, словно влипнув в него горячим скользким телом.
— Что боишься, как бы твою драгоценную Лёлю совсем с концами не угнали?
Виталик вдруг осознал, что эта мелкая рыжая стерва едва достает ему до плеча, и что прямо в ее солнечное сплетение упирается его горячий, возбужденный член.
— Ах ты, сучка рыжая! Ты что это творишь? — Виталик не узнавал сам себя. Всегда тихий, вежливый и тактичный, он сжал нахальную девицу за шею и вдруг, неожиданно для себя, нагнувшись, жарко впился в тонкие, с перламутровым блеском, змеиные губы.
«И язык-то у нее, кажется, раздвоенный» — с горячим ужасом подумал он, немедленно ощутив в своем рту словно не один, а несколько резвых, горячих, бесстыдных, дразнящих язычков. Член уже давно жил своей жизнью, распирая изнутри ширинку дорогих костюмных брюк. Прервав захватывающий поцелуй, Виталик заглянул в бездонные зеленые глаза и, с легким нажимом стал медленно толкать ее голову книзу. Ухмыльнувшись, Светка широко раскрыла накрашенный рот и проехалась влажными губами сверху донизу по груди и животу, оставляя на белой рубашке жениха яркие помадные разводы.
Чуть прикусила вздыбленную ширинку, блеснув крупными влажными зубами, по-хозяйски расстегнула брючный ремень, стянула вниз резинку трусов и без предисловий взяла его в рот на всю длину. Виталик расплавился и поплыл на волне горячих, переливчатых ощущений. Он и представить никогда не мог, что бывает такой нереальный кайф. Лёля была его первой женщиной, и он счастлив был с нею. Но это она делала как-то скомкано и торопливо, словно желая поскорее закончить и отвязаться. Он, конечно, все равно любил ее, но...
Острый язычок сновал по всей длине члена, обводя головку, дразня уздечку, лаская яички и пах. Аххх... Светка насаживалась до упора всем горлом, частой крупной дрожью, то звонко обсасывая, то играя им за щекой, то немного помогая себе ручкой, похлопывая по языку и все это время блестя навстречу ему плотоядным взглядом.
Блин, кажется, и впрямь у нее язык раздвоенный... Или это в темноте так...
Ни на секунду не оставляя члена, Светка торопливо стащила с плеч и груди трикотажное платье, выпрыгнули наружу не знающие бюстгальтера маленькие острые сисечки с темными ореолами сосков.
Он тронул пальцами эти нереальные вишенки-горошинки, чувствуя себя счастливейшим из смертных. Светка вздрогнула и тихонько застонала, задирая теперь уже и низ платья и оголяя худощавые, мускулистые ноги. Сидя на корточках, она сдвинула узкую полоску блестящих трусиков и стала ласкать себя там нежными маленькими пальчиками. Он увидел блеснувшие в лунном свете капельки смазки на маленьких лепесточках возбужденных губок, услышал ее усиливающиеся стоны, и в одно мгновение развернул спиной к себе, бросив на колени на сырую вытоптанную траву.
Светка по-кошачьи прогнулась и, обернувшись к нему, плотоядно облизнулась. Виталик ненадолго замер, наслаждаясь видом вздернутой маленькой упругой попки, загорелых мускулистых ляжек и, раскрывающейся ему навстречу, маленькой узкой раковинки. Он медленно провел пальцем по сократившимся под его напором нежным губкам, увлажнил палец в ее теплом соке, попробовал его на вкус, и, нависнув над ней всем телом, на выдохе вошел в нее...
Ему показалось, что он попал в рай. Так было так узко и горячо, что он судорожно здохнулся. Там звенели колокольчики и порхали бабочки, рассыпались горошинки разноцветного драже и сладкой, теплой волной накрывал ласковый прибой...
Он любил Лёлю, он слишком любил Лёлю. Она была его любимой роскошной женщиной, и он все никак не мог поверить своему счастью. Он трепетал перед ней, прикасаясь с величайшей осторожностью, благоговея и робея. Она была неизменно добра к нему, подбадривая, поощряя и иногда подталкивая в нужном направлении. Но он все равно слишком боялся не соответствовать, слишком много суетился, слишком быстро кончал, неизменно чувствуя себя виноватым. Но Лёля ни разу не выдала своего недовольства, и от этого было еще тошнее. И тогда он говорил себе, что главное — любовь, а там — захотим — притремся, научимся...
Но сейчас ему не надо было быть никем кроме себя самого — распаленного самца, настигшего самку, охотника, загнавшего дичь, серфингиста, ловящего волну... Он с наслаждением трахал и трахал эту узкую горячую сучку, и чувствовал, что счастлив делать это бесконечно! Она словно создана была для страстной ебли в сладкую щель. Её звонкие стоны колокольчиками рассыпались на высоких частотах, маленькие холмики грудей не отвисали, как у Лели, а вызывающе торчали книзу. Поджарое тело бешено уносило его за собой в безумную скачку.
... Он не знал, сколько прошло времени, поймал себя лишь на том, что предательски дрожат от усталости перепачканные землей коленки, а Света уже практически пластается по земле, вцепившись зубами в клок сырой травы и утробно подвывая под его напором. Казалось, оба они уже изнемогли, но тут Светкины глаза широко раскрылись и вспыхнули холодным, хищным блеском, а изо рта высунулся, блядски обводя губы, манящий, дразнящий (раздвоенный?) язычок.
«Шлюха, шлюха, шлюха!» — Заколотилось в мозгу. Но от этого стало