Юлька
и он не увидел меня — я не собиралась ничего ему объяснять, даже если бы и знала, что сказать. Хорошо, что я маленькая и худенькая — в любую форточку пролезу. Иные девки плачутся на то, что их парни не замечают — то грудь, мол, маленькая, то ещё что-то — а мне — всё в самый раз. Никогда на свою внешность и формы не жаловалась. И хорошо, что даже в селе живут воспитанные парни — один из них, мой знакомый, уступил мне место в этой давке, и я смогла слиться с темнотой и затеряться среди пассажиров. Всё было хорошо, кроме одного...
Зачем я его поцеловала? Что я хотела доказать? Дурочка...
Вот он стоит, чуть сутулясь, придавленный к двери маршрутки, в трёх рядах от меня, пытается пристроить свою рабочую сумку так, чтобы она никому не мешала, и при этом умудряется время от времени окидывать взглядом салон и близстоящих людей. Но мне повезло — я хорошо спряталась. Какой он смешной всё-таки... и милый. Даром что ему... да под тридцатник, наверно. Вот интересно, как мужчины умудряются быть одновременно такими серьёзными и смешными?
И интересно, он когда-нибудь улыбается? Мы виделись с ним всего три раза, и я не помнила, чтобы он хоть раз улыбнулся. У него всегда очень серьёзное лицо — наверно, такие лица бывают у людей, которые давно ни во что не верят. Ну, я это понимаю — расставание с женой по-разному переживается. Мне кажется, что я могу сравнить — ведь при живых родителях я тоже в одиночестве. А ведь ему бы очень шла улыбка. Особенно в сочетании с вот этим жестом, когда он протягивал мне стаканчик с чаем — тогда, в ноябре...
От воспоминания об этом случае у меня так закружилась голова, что я прикрыла глаза. Нет-нет, никаких фантазий, никаких таких глупостей типа любви с первого взгляда и прочее там, никакого обморока от умиления — но вот эта... человечность... когда все привыкают быть сами за себя, и по-другому нельзя... Ведь поневоле запомнишь человека, который пытается тебя согреть в то время, когда ему самому нужно тепло.
Интересно, спросила я себя, а мой Валерик бы так смог?
Хм... А ведь и вправду интересно. Ну да, он какой-то... грубоватый. За словом в карман не лезет. Но какой-то безбашенный. С ним и в омут весело прыгнуть. И вообще весело... Но вот смог ли бы он вот так вести себя с незнакомой девушкой?... Или — просто с незнакомым беспомощным человеком?
Я так и не смогла себе ответить на этот вопрос, даже когда ощупью шла по обледеневшей дороге к маминому дому. И, уже поев, перекинувшись несколькими словами с мамой и её новым мужем и ложась спать, вдруг подумала: интересно, а каково жене того Сергея было с ним жить?..
И как только я поняла, что всерьёз об этом думаю, я тут же постаралась заснуть и выбросить все эти мысли из головы. Всё, хватит! Романтики понемножку! Я и так, по-моему, залезла не туда, куда надо...
* * *
Только после этого случая я вдруг осознал, что никогда не встречал Юлю в утренней маршрутке. В принципе, в этом было мало удивительного: полусонный мозг, хоть и пытается обработать увиденное, но уж никак этого не осознаёт. Но мне вдруг захотелось узнать — когда же она возвращается от матери?
Для чего, зачем? — чёрт возьми, да просто мне её хотелось видеть! И чем чаще, тем лучше — в этом я уже мог себе признаться.
Однако Юля снова исчезла — и снова на две недели.
Как и в прошлый раз, увидев знакомый силуэт, я невольно ускорил шаг... и, лишь подойдя поближе, понял, что в картине присутствует незапланированный персонаж. Широкие плечи, коротко стриженый, среднего роста... во времена моей неформальной юности таких называли «быками». Как их сейчас называют, особенно девушки, я не знал, и владеть этим знанием мне особо не хотелось.
Этот самый «бык» — персонаж стоял спиной ко мне, по-хозяйски обнимая Юлю. Она буквально тонула под его руками. Нравилось ей это или нет — её лица я разглядеть не мог, да, собственно, и не пытался. Стараясь не смотреть на них, я боком прошёл к противоположному краю остановки и встал так, чтобы высматривать маршрутку, в то же время не выпуская их из поля зрения. По правилам хорошего тона я вообще не должен был туда пялиться — какое мне дело до чужих отношений, до чужих жизней, до чужих эмоций?... Но проявляющая свои чувства на виду у всех парочка всегда притягивает к себе взгляды. То ли это такой невинный эксгибиционизм в сочетании со столь же невинным вуайеризмом, то ли ещё какие-то высоко-эротико-эстетические материи, то ли банальная бытовая зависть — я никогда об этом не задумывался. В конце концов, они просто обнимаются. Что тут такого?
Я слышал его развязный уверенный голос, слышал её реплики, абсолютно не вникая в содержание и смысл их беседы. Скорее всего, они просто трепались, коротая время, обсуждая каких-то своих знакомых, разговаривая о вещах, которые понятны только двоим... Несколько раз Юля переливчато засмеялась, несколько раз хохотнул парень. Затем всё стихло. Я осторожно скосил глаза — они целовались. Затем до меня донёсся тихий просящий шёпот:
— Валерик... ну не надо... пожалуйста... люди смотрят...
— Люди? — хохотнул парень. — Какие люди? Я никого не вижу. Я только шею твою вижу...
Я сплюнул. Валерик... ну и имечко же! И гогочет он, как гоблин, и шутки у него примитивные. Разве над такими можно смеяться? Да она и не смеется. Только делает вид, улыбается натянуто. Или это только мне так кажется?
Да какая разница? Мне-то какое дело? Почему меня это вообще так раздражает?
Я решил отвернуться и не смотреть на эту парочку. Но эти голоса за спиной... И не хочу, а всё равно ловлю ее интонации. Вот она улыбается, и голос — словно ручеек. А вот начинает капризничать и дуть губки — наигранно, шутливо. Что этот гоблин с ней делает? Сжимаю челюсти и не смотрю, не смотрю, не смотрю!
Вдруг смех затих, и до меня снова едва донёсся ее шепот:
— Ну, Валера, ну не надо... не здесь... я не хочу сейчас...
Так гадко я себя давно не чувствовал. Захотелось провалиться под землю и оказаться с другой стороны экватора. Вот что тут делать? И уйти я не могу, мне маршрутку дождаться надо — топать потом по зимней сырости полтора часа и прийти домой с мокрыми ногами ну совсем мне не улыбается, — и совладать с собой тоже не получается. Не все равно мне, что там происходит у меня за спиной — надо в этом признаться хоть самому себе. И я разворачиваюсь лицом к «врагу». Как там — «взглянуть в лицо опасности, посмотреть в глаза своему страху... «? Ну, не опасность, не страх, но, может то, что я увижу, сдвинет что-то во мне, сотрет, и мне станет легко и весело?
До чего же синие у нее глаза! И почему они смотрят прямо на меня и даже не моргают? Что они хотят от меня? Она же — с ним... И Валерик этот, прижимается к ней своим большим гоблинским телом, склонился губами к ее шее, зарылся лицом в ее чудесные золотистые волосы... как же ему сейчас должно быть хорошо вдыхать свежий, нежный девичий аромат. Наверняка аж прикрыл глаза от удовольствия. А она смотрит на меня. Пристально, отчаянно, грустно. И от этого взгляда вся моя злость куда-то
Зачем я его поцеловала? Что я хотела доказать? Дурочка...
Вот он стоит, чуть сутулясь, придавленный к двери маршрутки, в трёх рядах от меня, пытается пристроить свою рабочую сумку так, чтобы она никому не мешала, и при этом умудряется время от времени окидывать взглядом салон и близстоящих людей. Но мне повезло — я хорошо спряталась. Какой он смешной всё-таки... и милый. Даром что ему... да под тридцатник, наверно. Вот интересно, как мужчины умудряются быть одновременно такими серьёзными и смешными?
И интересно, он когда-нибудь улыбается? Мы виделись с ним всего три раза, и я не помнила, чтобы он хоть раз улыбнулся. У него всегда очень серьёзное лицо — наверно, такие лица бывают у людей, которые давно ни во что не верят. Ну, я это понимаю — расставание с женой по-разному переживается. Мне кажется, что я могу сравнить — ведь при живых родителях я тоже в одиночестве. А ведь ему бы очень шла улыбка. Особенно в сочетании с вот этим жестом, когда он протягивал мне стаканчик с чаем — тогда, в ноябре...
От воспоминания об этом случае у меня так закружилась голова, что я прикрыла глаза. Нет-нет, никаких фантазий, никаких таких глупостей типа любви с первого взгляда и прочее там, никакого обморока от умиления — но вот эта... человечность... когда все привыкают быть сами за себя, и по-другому нельзя... Ведь поневоле запомнишь человека, который пытается тебя согреть в то время, когда ему самому нужно тепло.
Интересно, спросила я себя, а мой Валерик бы так смог?
Хм... А ведь и вправду интересно. Ну да, он какой-то... грубоватый. За словом в карман не лезет. Но какой-то безбашенный. С ним и в омут весело прыгнуть. И вообще весело... Но вот смог ли бы он вот так вести себя с незнакомой девушкой?... Или — просто с незнакомым беспомощным человеком?
Я так и не смогла себе ответить на этот вопрос, даже когда ощупью шла по обледеневшей дороге к маминому дому. И, уже поев, перекинувшись несколькими словами с мамой и её новым мужем и ложась спать, вдруг подумала: интересно, а каково жене того Сергея было с ним жить?..
И как только я поняла, что всерьёз об этом думаю, я тут же постаралась заснуть и выбросить все эти мысли из головы. Всё, хватит! Романтики понемножку! Я и так, по-моему, залезла не туда, куда надо...
* * *
Только после этого случая я вдруг осознал, что никогда не встречал Юлю в утренней маршрутке. В принципе, в этом было мало удивительного: полусонный мозг, хоть и пытается обработать увиденное, но уж никак этого не осознаёт. Но мне вдруг захотелось узнать — когда же она возвращается от матери?
Для чего, зачем? — чёрт возьми, да просто мне её хотелось видеть! И чем чаще, тем лучше — в этом я уже мог себе признаться.
Однако Юля снова исчезла — и снова на две недели.
Как и в прошлый раз, увидев знакомый силуэт, я невольно ускорил шаг... и, лишь подойдя поближе, понял, что в картине присутствует незапланированный персонаж. Широкие плечи, коротко стриженый, среднего роста... во времена моей неформальной юности таких называли «быками». Как их сейчас называют, особенно девушки, я не знал, и владеть этим знанием мне особо не хотелось.
Этот самый «бык» — персонаж стоял спиной ко мне, по-хозяйски обнимая Юлю. Она буквально тонула под его руками. Нравилось ей это или нет — её лица я разглядеть не мог, да, собственно, и не пытался. Стараясь не смотреть на них, я боком прошёл к противоположному краю остановки и встал так, чтобы высматривать маршрутку, в то же время не выпуская их из поля зрения. По правилам хорошего тона я вообще не должен был туда пялиться — какое мне дело до чужих отношений, до чужих жизней, до чужих эмоций?... Но проявляющая свои чувства на виду у всех парочка всегда притягивает к себе взгляды. То ли это такой невинный эксгибиционизм в сочетании со столь же невинным вуайеризмом, то ли ещё какие-то высоко-эротико-эстетические материи, то ли банальная бытовая зависть — я никогда об этом не задумывался. В конце концов, они просто обнимаются. Что тут такого?
Я слышал его развязный уверенный голос, слышал её реплики, абсолютно не вникая в содержание и смысл их беседы. Скорее всего, они просто трепались, коротая время, обсуждая каких-то своих знакомых, разговаривая о вещах, которые понятны только двоим... Несколько раз Юля переливчато засмеялась, несколько раз хохотнул парень. Затем всё стихло. Я осторожно скосил глаза — они целовались. Затем до меня донёсся тихий просящий шёпот:
— Валерик... ну не надо... пожалуйста... люди смотрят...
— Люди? — хохотнул парень. — Какие люди? Я никого не вижу. Я только шею твою вижу...
Я сплюнул. Валерик... ну и имечко же! И гогочет он, как гоблин, и шутки у него примитивные. Разве над такими можно смеяться? Да она и не смеется. Только делает вид, улыбается натянуто. Или это только мне так кажется?
Да какая разница? Мне-то какое дело? Почему меня это вообще так раздражает?
Я решил отвернуться и не смотреть на эту парочку. Но эти голоса за спиной... И не хочу, а всё равно ловлю ее интонации. Вот она улыбается, и голос — словно ручеек. А вот начинает капризничать и дуть губки — наигранно, шутливо. Что этот гоблин с ней делает? Сжимаю челюсти и не смотрю, не смотрю, не смотрю!
Вдруг смех затих, и до меня снова едва донёсся ее шепот:
— Ну, Валера, ну не надо... не здесь... я не хочу сейчас...
Так гадко я себя давно не чувствовал. Захотелось провалиться под землю и оказаться с другой стороны экватора. Вот что тут делать? И уйти я не могу, мне маршрутку дождаться надо — топать потом по зимней сырости полтора часа и прийти домой с мокрыми ногами ну совсем мне не улыбается, — и совладать с собой тоже не получается. Не все равно мне, что там происходит у меня за спиной — надо в этом признаться хоть самому себе. И я разворачиваюсь лицом к «врагу». Как там — «взглянуть в лицо опасности, посмотреть в глаза своему страху... «? Ну, не опасность, не страх, но, может то, что я увижу, сдвинет что-то во мне, сотрет, и мне станет легко и весело?
До чего же синие у нее глаза! И почему они смотрят прямо на меня и даже не моргают? Что они хотят от меня? Она же — с ним... И Валерик этот, прижимается к ней своим большим гоблинским телом, склонился губами к ее шее, зарылся лицом в ее чудесные золотистые волосы... как же ему сейчас должно быть хорошо вдыхать свежий, нежный девичий аромат. Наверняка аж прикрыл глаза от удовольствия. А она смотрит на меня. Пристально, отчаянно, грустно. И от этого взгляда вся моя злость куда-то