Уязвимая
Самая хорошая девочка в выпускном классе — такое звание заслужить нелегко, но я за ним никогда и не гналась. Тем более, что количество славных парней, отваживающихся подойти, от этого только уменьшается, зато число завистливых одноклассниц увеличивается вдвое. А я ведь ничего специально не делала. Я не притворялась ни разу. Я просто была такой, какая я есть.
Да, я прилежная ученица. Да, я исполнительная. Да, я внимательна к родителям. Но разве это плохо? Да, у меня красивые волосы и второй размер лифчика, но это ведь от мамы досталось, я ведь не специально!
Если мама приходит поздно с работы, то я ей помогаю не потому, что так надо — я просто по-другому не могу. Она же устала, нужно дать ей возможность отдохнуть. Вот, например, я сама поглажу белье и разложу на полочки. Вот мамина блузка для работы, как всегда белоснежная. Мама так бережно обращается с вещами. Эту блузку нужно гладить очень осторожно, а потом положить маме на полку.
Это моя юбка. Мама сшила ее для меня сама год назад на день рождения — она у меня такая заботливая! По юбке я быстро пройдусь утюжком и положу её на свою полку. Так, папины трусы и носки гладить не надо, просто убрать на полку. Помню, как мама принесла откуда-то эти носочки. Прибалтийские — во всем городе ни у кого таких нет. Приятный тёмно-зелёный оттенок и строгий узор в клеточку. Я очень гордилась тем, что папа ходит в таких носках. Глупо, правда?
Интересно, сколько людей считают меня глупой? Ну, хотя бы просто от зависти? Все девочки в школе наверняка. Половина мальчиков. Ну, кто еще? Может, кто если меня и не считает глупой, так уж точно относится ко мне снисходительно. Смазливенькая девочка, куда тебе учиться? Выскочишь замуж и будешь дома сидеть. Рррр! Раздражает это даже. А главное, во всем городе нет близкого человека, чтоб хоть просто понять меня. Лучшая подруга с четвертого класса, и та уехала.
Но иногда я тешу себя мыслью, глядя на всех свысока и понимая, как все одновременно считают меня пустой и хорошей девочкой. Они не знают. Я вовсе не такая хорошая! Вернее... совсем не хорошая.
***
Черная «Волга» бесшумно остановилась в двух кварталах от школы. Я заметила ее силуэт, пока шла по привычной аллее домой. Обернулась: никого нет. Эх, даже жалко! Хоть бы кто-нибудь заметил хоть разок. Ладно, пускай продолжают считать меня паинькой.
В его машине пахло по-особенному, не как в других машинах. Не то что бы меня часто катали на машинах. Совсем нет, но я хорошо знала обычный запах салона: как на заводе.
У него же чувствовался какой-то тонкий аромат, чуть щекощащий ноздри. Или я выдумала себе это? В любом случае, когда он захлопывал дверь и я оставалась с ним в машине наедине, то буквально тучи мурашек начинали бегать по моей коже.
— Ты как?
— Ничего.
— Больно еще?
— Да нет, уже лучше.
— Надо только привыкнуть к этому, знаешь. Тебе понравится.
Я помедлила с ответом, потом призналась:
— Мне было хорошо. Я... я даже не думала.
Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. И я снова начала растворяться и таять, словно стекая вниз липким, вязким и тягучим. Как тогда, когда я ощутила на себе этот взгляд в первый раз. Боже, да разве хоть одна девочка из всей школы ощущала на себе такой взгляд!
— Видишь женщину?
Он указал на фигуру женщины, идущей вдоль дома по аллее.
— Как думаешь, она делала хоть раз в жизни то, что делала ты?
— Думаю, что нет.
— Именно! Во всем городе, даю тебе слово, во всем нашем городе женщин, умеющих то, что попробовала ты, можно по пальцам пересчитать. Ну, не считая дешевых шлюх с Заводской. Но они из другого мира.
Он знал. Он знал, чем зацепить меня! Мы всего лишь сидели в машине и разговаривали, а
меня уже пробирал озноб. Внизу живота прилила кровь, и от этого стало теплеть и пощипывать в месте, где ещё неделю назад была жгучая боль.
Его голос был тихим и спокойным. Он продолжал:
— Ты зашла дальше, чем следует. Дальше, чем следовало бы любой девушке, даже такой как ты. И я вижу, что ты боишся. Так?
Он нежно коснулся рукой моей щеки. Провел по ней и дальше, за ухо. Запустил руку в мои волосы. Наклонился ко мне и накрыл мои губы долгим поцелуем. Я почувствовала его язык, такой мягкий и гладкий. Он скользил по моим губам. Я таяла от электричества между нами. Мои глаза прикрылись. Он потянул меня легонько за волосы. Ай! Я запрокинула голову, повинуясь его воле. Я чувствовала, как его язык у меня во рту скользил, словно проверяя каждый уголок. А потом я ощутила, как его ладонь легла на мои трусики, забравшись под подол платья. И я выключилась.
Он гладил меня по оголенной коленке, пока я приходила в себя.
— Знаешь чем хорошая девочка отличается от шлюхи? Хорошей девочке нравится чувствовать себя уязвимой. Она питается этим чувством. А шлюхе всё равно. Ты очень хорошая девочка. И тебе очень нравится чувствовать себя уязвимой.
Он продолжал поглаживая колено.
— А знаешь, в чём беда всех хороших девочек? В том, что хорошие мальчики оберегают их, не давая им почувствовать себя уязвимой. Если же она выбирает себе плохого мальчика, то тогда он делает ее уязвимой. А ей это не надо. Ей надо чувствовать себя уязвимой, а не быть ею. Чувствуешь разницу?
Я кивнула.
— В этом вся сложность. Дать ей почувствовать себя уязвимой, сделав при этом всё, чтоб обезопасить себя от губительных последствий. Это тонкая игра. И мало кому удается в нее сыграть по-настоящему хорошо.
Мне казалось, что он видит меня насквозь и что ему видно даже то, что не доступно мне. Я слушала и видела в нём учителя, врача, наставника и господа бога в одном лице.
***
Улица Заводская в вечерний час была не лучшим местом для прогулок. Мы присели с ним на деревянную потертую скамеечку. На улице никого не было, но всё равно было страшно: даже просто находясь в этом районе было неприятно дышать. Запах курева и алкоголя, казалось, прочно впитался в этот воздух.
Моя левая рука была сжата в кулачок. Крепко-крепко. Мне казалось, что если я разомкну пальцы хоть немного, то белая ткань зажатых в нём моих трусиков станет так видна, что на меня как коршуны со всей округи слетятся все желающие. Без трусиков было холодно и неприятно. Я старалась сидеть так, чтоб голые ягодицы не касались грязной скамейки, а умещались на подоле моего платьица подо мной. И да, я чувствовала себя уязвимой.
— Нравится ее вкус? — Спросил он.
Я поколебалась, прежде чем ответить:
— Он другой, непривычный.
— Нет. Он именно неприятный. И тебе нравится, что он неприятный. И именно в этом для тебя удовольствие.
Он продолжал:
— Каждый мужчина пахнет по-разному. И вкус у каждого мужчины разный. Ты еще этого не знаешь, но когда поймёшь, то почувствуешь, что же именно во вкусе спермы делает её такой.
Я молчала. Мои губы были сжаты и я подрагивала от озноба.
— Раздвинь их.
Он указал на мои сжатые колени. Я покачала головой.
— Смотри, никто не заметит, что ты это сделала. Просто разведи
Да, я прилежная ученица. Да, я исполнительная. Да, я внимательна к родителям. Но разве это плохо? Да, у меня красивые волосы и второй размер лифчика, но это ведь от мамы досталось, я ведь не специально!
Если мама приходит поздно с работы, то я ей помогаю не потому, что так надо — я просто по-другому не могу. Она же устала, нужно дать ей возможность отдохнуть. Вот, например, я сама поглажу белье и разложу на полочки. Вот мамина блузка для работы, как всегда белоснежная. Мама так бережно обращается с вещами. Эту блузку нужно гладить очень осторожно, а потом положить маме на полку.
Это моя юбка. Мама сшила ее для меня сама год назад на день рождения — она у меня такая заботливая! По юбке я быстро пройдусь утюжком и положу её на свою полку. Так, папины трусы и носки гладить не надо, просто убрать на полку. Помню, как мама принесла откуда-то эти носочки. Прибалтийские — во всем городе ни у кого таких нет. Приятный тёмно-зелёный оттенок и строгий узор в клеточку. Я очень гордилась тем, что папа ходит в таких носках. Глупо, правда?
Интересно, сколько людей считают меня глупой? Ну, хотя бы просто от зависти? Все девочки в школе наверняка. Половина мальчиков. Ну, кто еще? Может, кто если меня и не считает глупой, так уж точно относится ко мне снисходительно. Смазливенькая девочка, куда тебе учиться? Выскочишь замуж и будешь дома сидеть. Рррр! Раздражает это даже. А главное, во всем городе нет близкого человека, чтоб хоть просто понять меня. Лучшая подруга с четвертого класса, и та уехала.
Но иногда я тешу себя мыслью, глядя на всех свысока и понимая, как все одновременно считают меня пустой и хорошей девочкой. Они не знают. Я вовсе не такая хорошая! Вернее... совсем не хорошая.
***
Черная «Волга» бесшумно остановилась в двух кварталах от школы. Я заметила ее силуэт, пока шла по привычной аллее домой. Обернулась: никого нет. Эх, даже жалко! Хоть бы кто-нибудь заметил хоть разок. Ладно, пускай продолжают считать меня паинькой.
В его машине пахло по-особенному, не как в других машинах. Не то что бы меня часто катали на машинах. Совсем нет, но я хорошо знала обычный запах салона: как на заводе.
У него же чувствовался какой-то тонкий аромат, чуть щекощащий ноздри. Или я выдумала себе это? В любом случае, когда он захлопывал дверь и я оставалась с ним в машине наедине, то буквально тучи мурашек начинали бегать по моей коже.
— Ты как?
— Ничего.
— Больно еще?
— Да нет, уже лучше.
— Надо только привыкнуть к этому, знаешь. Тебе понравится.
Я помедлила с ответом, потом призналась:
— Мне было хорошо. Я... я даже не думала.
Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза. И я снова начала растворяться и таять, словно стекая вниз липким, вязким и тягучим. Как тогда, когда я ощутила на себе этот взгляд в первый раз. Боже, да разве хоть одна девочка из всей школы ощущала на себе такой взгляд!
— Видишь женщину?
Он указал на фигуру женщины, идущей вдоль дома по аллее.
— Как думаешь, она делала хоть раз в жизни то, что делала ты?
— Думаю, что нет.
— Именно! Во всем городе, даю тебе слово, во всем нашем городе женщин, умеющих то, что попробовала ты, можно по пальцам пересчитать. Ну, не считая дешевых шлюх с Заводской. Но они из другого мира.
Он знал. Он знал, чем зацепить меня! Мы всего лишь сидели в машине и разговаривали, а
меня уже пробирал озноб. Внизу живота прилила кровь, и от этого стало теплеть и пощипывать в месте, где ещё неделю назад была жгучая боль.
Его голос был тихим и спокойным. Он продолжал:
— Ты зашла дальше, чем следует. Дальше, чем следовало бы любой девушке, даже такой как ты. И я вижу, что ты боишся. Так?
Он нежно коснулся рукой моей щеки. Провел по ней и дальше, за ухо. Запустил руку в мои волосы. Наклонился ко мне и накрыл мои губы долгим поцелуем. Я почувствовала его язык, такой мягкий и гладкий. Он скользил по моим губам. Я таяла от электричества между нами. Мои глаза прикрылись. Он потянул меня легонько за волосы. Ай! Я запрокинула голову, повинуясь его воле. Я чувствовала, как его язык у меня во рту скользил, словно проверяя каждый уголок. А потом я ощутила, как его ладонь легла на мои трусики, забравшись под подол платья. И я выключилась.
Он гладил меня по оголенной коленке, пока я приходила в себя.
— Знаешь чем хорошая девочка отличается от шлюхи? Хорошей девочке нравится чувствовать себя уязвимой. Она питается этим чувством. А шлюхе всё равно. Ты очень хорошая девочка. И тебе очень нравится чувствовать себя уязвимой.
Он продолжал поглаживая колено.
— А знаешь, в чём беда всех хороших девочек? В том, что хорошие мальчики оберегают их, не давая им почувствовать себя уязвимой. Если же она выбирает себе плохого мальчика, то тогда он делает ее уязвимой. А ей это не надо. Ей надо чувствовать себя уязвимой, а не быть ею. Чувствуешь разницу?
Я кивнула.
— В этом вся сложность. Дать ей почувствовать себя уязвимой, сделав при этом всё, чтоб обезопасить себя от губительных последствий. Это тонкая игра. И мало кому удается в нее сыграть по-настоящему хорошо.
Мне казалось, что он видит меня насквозь и что ему видно даже то, что не доступно мне. Я слушала и видела в нём учителя, врача, наставника и господа бога в одном лице.
***
Улица Заводская в вечерний час была не лучшим местом для прогулок. Мы присели с ним на деревянную потертую скамеечку. На улице никого не было, но всё равно было страшно: даже просто находясь в этом районе было неприятно дышать. Запах курева и алкоголя, казалось, прочно впитался в этот воздух.
Моя левая рука была сжата в кулачок. Крепко-крепко. Мне казалось, что если я разомкну пальцы хоть немного, то белая ткань зажатых в нём моих трусиков станет так видна, что на меня как коршуны со всей округи слетятся все желающие. Без трусиков было холодно и неприятно. Я старалась сидеть так, чтоб голые ягодицы не касались грязной скамейки, а умещались на подоле моего платьица подо мной. И да, я чувствовала себя уязвимой.
— Нравится ее вкус? — Спросил он.
Я поколебалась, прежде чем ответить:
— Он другой, непривычный.
— Нет. Он именно неприятный. И тебе нравится, что он неприятный. И именно в этом для тебя удовольствие.
Он продолжал:
— Каждый мужчина пахнет по-разному. И вкус у каждого мужчины разный. Ты еще этого не знаешь, но когда поймёшь, то почувствуешь, что же именно во вкусе спермы делает её такой.
Я молчала. Мои губы были сжаты и я подрагивала от озноба.
— Раздвинь их.
Он указал на мои сжатые колени. Я покачала головой.
— Смотри, никто не заметит, что ты это сделала. Просто разведи
0 / 135