кулаки мои по холодной коже нагрудника, лишь извивался я, вырываясь из тесных объятий, лишь грозно шептал я проклятия и угрозы.
А юноша уже поднял меня на руки и осыпал поцелуями, держа в воздухе на своих сильных ладонях.
- Утром тебе отрубят голову! – кричал я отчаянным шепотом в ухо своему товарищу детства.
А он целовал мою шею, иногда оставляя своим языком на коже моей влажные бороздки, а иногда и покусывая то место, где через несколько лет у меня вырастет кадык.
- Слышишь? Отрубят! – я колотил руками по голове юноши, и он, наконец, поднял на меня свой взгляд.
- Сколь ничтожна будет эта плата за эту ночь с вами, мой любимый маленький граф! – сказал он нежно. – Сколь радостен будет мой путь на плаху после неземного счастья ласкать тело моего вожделенного мальчика! Сколь незаметным будет мой уход из мира этого, когда восторжествует над этим ребенком моя плоть!
Своими словами он поразил меня. Нет, не тем, что готов был умереть, а тем, что называл меня «мальчиком» и «ребенком». Так никто и никогда не смел называть меня. Я, конечно, не был взрослым, но и мальчиком, мальчиком я не был – я был граф! Могущественный и грозный граф Эмеркельд, символ ужаса и силы, властитель земель от горизонта до горизонта, господин сотен людских душ, друг богов, заклинатель и жрец по рождению своему!
- Ты, верно, сошел с ума, Алессан, - сказал я. – То, что ты на две головы выше меня, еще не дает тебе право называть меня «маленьким»!
Юноша ответствовал мне, прервав на минуту свои поцелуи:
- Простите меня, мой господин. Это любовь, земная грешная любовь моя к вам говорила, не я!
Он заглянул в мои глаза, медленно склонил голову и нежно поцеловал ...мои губы. Я напрягся и вновь начал вырываться, но мы оба к тому мгновению понимали, что борьба моя ничем не закончится.
- Неужели ты посмеешь осквернить меня! – шептал я, едва не плача.
- Лишь ваше обещание поддерживало меня все эти месяцы, - отвечал Алессан.
Его руки вновь стали мять мое тело, и я весьма точно определил, что через два-три поцелуя они спустятся до самого зада моего. Эта мысль повергла меня в такое смущение и стыд, что я едва нашел в себе силы продолжать вырываться.
- Исполните то, что вы обещали, - говорил юноша, проводя языком свои горячим по обнажившейся из-под одеяла моей ключице. – Ваше слово помогло мне выжить, помогло совершить подвиг, помогло продержаться в седле три часа.
И тут случилось то, чего я опасался. Ладонь Алессана коснулась через одеяло моей ягодицы. Юноша почувствовал плоть мою, зарычал диким зверем и столь сильно стал мять ее, что мне стало страшно и даже немного больно.
- Ради обещания, данного вами мне, я жил все это время, - говорил Алессан, покрывая мои шею и лицо жаркими поцелуями, пока ладонь его гладила мою попу. – Я обещаю, ваша светлость, вы не пожалеете. Это будет самая яркая, самая радостная, самая сладостная ночь и в вашей жизни…
Скомканное одеяло стало от моих движений сползать, и я с ужасом понял, что оно сейчас упадет, оставив меня без последней защиты. Я попытался удержать его, продолжая уворачиваться от жадных ласк Алессана и отталкивая моего насильника, сколько во мне оставалось сил, но от этого лишь стало хуже. Тяжелая материя ползла по мне вниз, и я уже чувствовал прохладу воздуха на плечах своих.
Юноша же продолжал говорить что-то о том, как мое обещание вело его через все невзгоды и опасности, но речь его уже стала совершенно невнятной. Он практически не отрывал своих губ от моей шеи. Руки же столь сильно терли мое седалище, что я стал чувствовать, как накаляется от трения одеяло. Стало жарко, и я раскрылся бы, но, конечно, сейчас это было невозможно. Алессан истолковал бы такой жест как мою полную капитуляцию.
Я еще сопротивлялся. Я бил его своими кулаками. Пинал, насколько мог, его ногами. Я уворачивался, не позволяя его рукам касаться моей попы. На лице товарища моего по детским играм я уже видел два красные царапины, оставленные моими ногтями. Но это, пожалуй, было все, что я мог сделать. И этого, увы, было недостаточно.
Когда одеяло мое окончательно сорвалось и упало к ногам Алессана, я издал жалобный писк и безвольно повис на его руках. У меня уже не было сил. Голова моя свесилась назад, руки без сил упали. Я был готов принять свою судьбу, какой бы они ни была. Сердце мое бешено колотилось. Все внутренности трясло. Я чувствовал в своем теле какое-то тягостное томление. И даже стержень мой уже превратился в твердый камень, обжигавший мой собственный живот своим жаром.
Насильник мой мгновенно почувствовал произошедшую во мне перемену, и нежно положил меня на кровать. Его поцелуи стали мягкими, но не менее обильными и жаркими.
Я лежал на спине, глядя в потолок своей спальни, и слегка вздрагивал, когда губы Алессана в очередной раз касались моих губ, моих щек, моих ушей. Ладони юноши вернулись к своей работе, и я чувствовал, как скользят они по моему телу. Полотно ночной рубашки, конечно, ничего не могло скрыть, и я ощущал шероховатость кожи пальцев его.
- Любимый! – шептал еле слышно Алессан. – Мальчик мой!
В голове моей было пусто. Лишь странные дуновения нетерпения и вожделения проносились по моему телу, под час в такт, а чаще совсем не совпадая с поцелуями товарища по моим детским играм.
Поцелуям и нежным ласкам не было конца, и я стал поддаваться страсти Алессана. Сколь сладостны были его прикосновения! Сколь трепетно отвечало мое тело на его близость! Спустя немного минут понял я, что изо рта моего раздаются еле слышные постанывания, что тело мое пусть едва заметно, но подается навстречу ладоням Алессана, что мои губы, пусть едва-едва, но тянутся к его губам, что мои руки нужно сдерживать, чтобы они не обвили шею его.
Я представил себе, как мой вассал снимает с меня ночную рубашку, и мне вдруг остро захотелось, чтобы это случилось сейчас же, немедленно. А Алессан все тянул, мучая меня своими жадными ласками. Он целовал мое лицо и шею снова и снова. Он порхал своими пальцами по моей груди и животу вновь и вновь.
Уж не желает ли он, чтобы я, потеряв всякую гордость, сам снял с себя последнюю одежду! Едва сия мысль коснулась моего затуманенного разума, как я понял, что я и правда готов снять с себя одежду. Более того, в видениях своих я уже грезил увидеть и тело Алессана обнаженным. Мне так хотелось коснуться его груди, ног, ягодиц… Да, ягодиц… Ягодиц и… Я невольно зажмурился, представляя себе копье своего насильника…
И тут очередное движение ладоней Алессана по моим ногам задело ночную рубашку и потащило ее вверх. Я сжался. Весь прежний стыд, ужас, унижение вернулись ко мне. Моя рука невольно дернулась, чтобы задержать полотно на ногах моих, но наткнулась лишь на сильную ладонь Алессана. Язык юноши покинул мою ключицу, да и сам Алессан на мгновение исчез, чтобы появиться у моих колен и начать целовать мою руку.
- Ну же, мой милый, позвольте мне, - шептал Алессан. – Мальчик мой, любимый, желанный мой, юный бог мой, позвольте мне снять с вас эту последнюю преграду.
И держал он одну мою руку лобзающими губами своими, а вторую мою руку одной своей ладонью, а второй ладонью тащил ночную