Обнаженная с нимбом
перетасовались и сползли прочь, и он сполз куда-то вместе с Кариной, брызжущей на него горячей солью, и там продолжал мять, тискать и лизать розовую плоть, облепившую его со всех сторон...
Удивительно, но никто не покалечился.
- Ударилась? - спросил он, приподнявшись над ней.
Они лежали на полу.
- Дааа... немножко, - жалобно выдохнула Карина. Лицо ее было красным, глаза - мутными и прозрачными, как со сна.
- Где? Покажи - пожалею...
- Вот тут... - Карина показала на ребро под грудью. Виктор Евгеньич подтянулся туда, чмокнул бархатную кожу, и еще, и еще, и опять, и снова - и начал подниматься выше, к соску, который вот-вот, вот-вот окажется у него в губах... и вот он уже там - пружинистый, солоноватый, чувствительный, как электрод...
Карина пыхтела, не сопротивляясь ему. Вдруг он приподнялся, посмотрел ей в глаза и спросил:
- Пойдем?..
Как во сне, они встали, зацепив и опрокинув штабель тазиков, и вышли из ванной. Карина шлепала за ним в комнату, а он придерживал ее за бедро, чтобы не сбежала.
Не дойдя метр до кровати, он вдруг обхватил ее, стиснул до хруста, приподнял - и завалил в гору подушек, и сам прыгнул следом, раздвигая по ходу ей ноги. Мокрая Карина с кричащими сосками и пиздой так сладостно розовела в белой постели, что у Виктора Евгеньича потемнело в голове, и он даже не понял, как и когда разделся, натянул презерватив и проник в Карину, и опомнился только, когда уже ебал ее, влипая всей промежностью в мягкую плоть, а Карина возилась и пищала под ним, зажмурив глаза.
«Ага, жмуримся? В стыдливость играем?» - думал он и усиливал напор, зверея от того, что ебет порноактрису. Карина действительно вела себя так, будто этот секс - сильнейшее потрясение ее жизни, и выглядело это настолько убедительно, что сердце ныло от умиления. «Нет, с этой дыркой общего пользования церемониться нечего» - растравлял он себя и въебывался в Карину с размаху, загнав ее в угол кровати, и мял руками сиськи, малиновые от его тисканья, а потом залез рукой в пизду и начал мучить ее между складок, вибрируя пальцем в липком желобке, чтобы Карина кончила одновременно с ним, - но не выдержал и набух в ней невыносимым камнем, и разросся, и лопнул, и излился фонтанами горького кипятка, и рухнул на Карину, и провалился в ее тело, и сгорел от его тепла, от умильной сладости ее кожи, вплавленной в его кожу, и тнулся носом в мокрые волосы, умирая от их запаха...
***
За два дня Виктор Евгеньич позвонил Карине, наверно, раз пятьдесят, и столько же - она ему. Поводы находились самые разные, но ни он, ни она ни слова не говорили о том, что произошло у него дома.
Перед тем, как набрать ее, Виктор Евгеньич всякий раз думал - «а вдруг она занята? вдруг я слишком часто звоню ей?... нет, выжду паузу и позвоню попозже» - и всякий раз либо не хватало терпения, и он хватался за любой повод, шитый белыми нитками, либо Карина сама звонила ему и говорила - «Виктор Евгеньич, извините, я, наверно, уже совсем достала вас... « «Нет-нет, ну что ты такое говоришь» - отвечал тот, и они говорили о чем-нибудь минут пять или семь. Затем все повторялось сначала, и Виктор Евгеньич думал - «как долго не звонит! обиделась? надоело? и почему все время я должен звонить ей? пусть сама звонит! не могу же я быть таким настырным!... « - и снова, снова, снова набирал ее, или бежал к телефону, радуясь, как ребенок, если это была она, и ругаясь, если звонил кто-то другой. «Вот только тебя не хватало», злился он, когда ему звонил какой-нибудь ни в чем не повинный приятель, коллега или родственник...
Ему бешено хотелось видеть ее, но организовать стрелку он не решался (смутно догадываясь, что точно так же не решается она) и считал часы до следующего урока.
Долгожданные занятия прошли тягостно и нелепо. Карина пришла в том самом вишневом платье, накрашенная ярче обычного, но у Виктора Евгеньича не хватило сил что-нибудь сказать ей об этом, и он витийствовал об интегративных тенденциях в современном социуме, советовал, убеждал и поучал, - и все никак не получалось выйти из этого тона, и он кусал губы, чувствуя, как растет дистанция между ним и этой грудастой красавицей, с которой он два дня назад кувыркался в постели, а сейчас она, ослепительная и недоступная, смотрит на него с недоумением, и все из-за его чертовой беспомощности.
Когда урок кончился и она выходила из аудитории, опустив голову, он зажмурился и небрежно бросил:
- Да, ты ведь придешь завтра? Позировать?
Радость, вспыхнувшая на ее лице, не давала ему покоя остаток дня, и он грыз себя за бодрое «пока-пока» и за весь этот дурацкий урок.
Утром, когда он открыл ей дверь, она смотрела на него с такой надеждой, что он сам не понял, как подался навстречу и прижал ее к себе, обхватив за плечи.
- Доброе утро, моя модель, - говорил он ей все тем же шутливым тоном, а она шмыгала носом у него на плече.
Решившись, он поцеловал ее в макушку. Затем - в лоб, в висок, в мокрую щечку, в крылья носа...
Через минуту голая, с ног до головы зацелованная Карина терла глаза, пытаясь спасти макияж, а Виктор Евгеньич дул ей в лепестки пизды и мял ягодицы, как резиновые мячи.
- Может... закроем дверь? - дрожащим голосом спросила она.
- Пойдем, - он обнял ее и повел в комнату. - Пойдем, моя модель. У меня для тебя сюрприз.
Ему еще никогда не было так жутко - даже на защите кандидатской, - но он твердо решил идти до конца.
- Вчера ты немного стеснялась, и сегодня мы посмотрим... один вдохновляющий фильм, - говорил он, внимательно глядя на нее.
Карина играла так, что и сам Станиславский сказал бы «верю».
- Фильм? Какой?
- А вот сейчас и увидим. Только смотреть мы его будем вот так... иди-ка сюда... - он привлек ее к себе и усадил на колени. Карина уселась неуклюже, с зажатой спиной и ногами («вот актриса! будто никогда так не сидела»), Виктор Евгеньич обнял ее за грудь - и клацнул кнопкой.
- Узнаешь? - хрипло спросил он.
- Господи! - ахнула Карина, подавшись вперед.
«Ага! Ага!» - Виктор Евгеньич горько усмехался. Ему было отчаянно жаль Карину, и он ждал покаянной исповеди, - но Карина вскочила с его колен, подбежала вплотную к экрану, будто так было лучше видно, вытянула шею, всматриваясь в свою двойницу, сосущую два здоровенных хуя - и твердила: - Господи... Господи...
- Узнаешь? - повторил Виктор Евгеньич.
- Да. - Карина повернула к нему лицо, все в слезах. - Откуда у вас это?
- Купил на раскладке.
- Что, это... продается везде, да?
- Конечно. А чего ты хотела?
- Я?... Я не знаю. Я так и знала... Я с ней говорила...
- С кем?
- С Маринкой. Я знала, что она по всяким этим... но даже не могла подумать, что она... А откуда, кстати... ой, вы что...
Глаза Карины расширились на пол-лица, а Виктор Евгеньич ощутил, как его сердце проваливается прямо в желудок.
- Подожди. Какая Маринка? - глухо спросил он, хоть уже и все понял.
- Сестра... А вы подумали, что...
- Что подумал, то подумал. Сестра? что за сестра? Вы близнецы?
- Да... то есть нет, то есть... мы просто очень похожи. Она старше меня на год. Нас путали, мы даже... она вместо меня в школу ходила... За деньги. И голос, как
Удивительно, но никто не покалечился.
- Ударилась? - спросил он, приподнявшись над ней.
Они лежали на полу.
- Дааа... немножко, - жалобно выдохнула Карина. Лицо ее было красным, глаза - мутными и прозрачными, как со сна.
- Где? Покажи - пожалею...
- Вот тут... - Карина показала на ребро под грудью. Виктор Евгеньич подтянулся туда, чмокнул бархатную кожу, и еще, и еще, и опять, и снова - и начал подниматься выше, к соску, который вот-вот, вот-вот окажется у него в губах... и вот он уже там - пружинистый, солоноватый, чувствительный, как электрод...
Карина пыхтела, не сопротивляясь ему. Вдруг он приподнялся, посмотрел ей в глаза и спросил:
- Пойдем?..
Как во сне, они встали, зацепив и опрокинув штабель тазиков, и вышли из ванной. Карина шлепала за ним в комнату, а он придерживал ее за бедро, чтобы не сбежала.
Не дойдя метр до кровати, он вдруг обхватил ее, стиснул до хруста, приподнял - и завалил в гору подушек, и сам прыгнул следом, раздвигая по ходу ей ноги. Мокрая Карина с кричащими сосками и пиздой так сладостно розовела в белой постели, что у Виктора Евгеньича потемнело в голове, и он даже не понял, как и когда разделся, натянул презерватив и проник в Карину, и опомнился только, когда уже ебал ее, влипая всей промежностью в мягкую плоть, а Карина возилась и пищала под ним, зажмурив глаза.
«Ага, жмуримся? В стыдливость играем?» - думал он и усиливал напор, зверея от того, что ебет порноактрису. Карина действительно вела себя так, будто этот секс - сильнейшее потрясение ее жизни, и выглядело это настолько убедительно, что сердце ныло от умиления. «Нет, с этой дыркой общего пользования церемониться нечего» - растравлял он себя и въебывался в Карину с размаху, загнав ее в угол кровати, и мял руками сиськи, малиновые от его тисканья, а потом залез рукой в пизду и начал мучить ее между складок, вибрируя пальцем в липком желобке, чтобы Карина кончила одновременно с ним, - но не выдержал и набух в ней невыносимым камнем, и разросся, и лопнул, и излился фонтанами горького кипятка, и рухнул на Карину, и провалился в ее тело, и сгорел от его тепла, от умильной сладости ее кожи, вплавленной в его кожу, и тнулся носом в мокрые волосы, умирая от их запаха...
***
За два дня Виктор Евгеньич позвонил Карине, наверно, раз пятьдесят, и столько же - она ему. Поводы находились самые разные, но ни он, ни она ни слова не говорили о том, что произошло у него дома.
Перед тем, как набрать ее, Виктор Евгеньич всякий раз думал - «а вдруг она занята? вдруг я слишком часто звоню ей?... нет, выжду паузу и позвоню попозже» - и всякий раз либо не хватало терпения, и он хватался за любой повод, шитый белыми нитками, либо Карина сама звонила ему и говорила - «Виктор Евгеньич, извините, я, наверно, уже совсем достала вас... « «Нет-нет, ну что ты такое говоришь» - отвечал тот, и они говорили о чем-нибудь минут пять или семь. Затем все повторялось сначала, и Виктор Евгеньич думал - «как долго не звонит! обиделась? надоело? и почему все время я должен звонить ей? пусть сама звонит! не могу же я быть таким настырным!... « - и снова, снова, снова набирал ее, или бежал к телефону, радуясь, как ребенок, если это была она, и ругаясь, если звонил кто-то другой. «Вот только тебя не хватало», злился он, когда ему звонил какой-нибудь ни в чем не повинный приятель, коллега или родственник...
Ему бешено хотелось видеть ее, но организовать стрелку он не решался (смутно догадываясь, что точно так же не решается она) и считал часы до следующего урока.
Долгожданные занятия прошли тягостно и нелепо. Карина пришла в том самом вишневом платье, накрашенная ярче обычного, но у Виктора Евгеньича не хватило сил что-нибудь сказать ей об этом, и он витийствовал об интегративных тенденциях в современном социуме, советовал, убеждал и поучал, - и все никак не получалось выйти из этого тона, и он кусал губы, чувствуя, как растет дистанция между ним и этой грудастой красавицей, с которой он два дня назад кувыркался в постели, а сейчас она, ослепительная и недоступная, смотрит на него с недоумением, и все из-за его чертовой беспомощности.
Когда урок кончился и она выходила из аудитории, опустив голову, он зажмурился и небрежно бросил:
- Да, ты ведь придешь завтра? Позировать?
Радость, вспыхнувшая на ее лице, не давала ему покоя остаток дня, и он грыз себя за бодрое «пока-пока» и за весь этот дурацкий урок.
Утром, когда он открыл ей дверь, она смотрела на него с такой надеждой, что он сам не понял, как подался навстречу и прижал ее к себе, обхватив за плечи.
- Доброе утро, моя модель, - говорил он ей все тем же шутливым тоном, а она шмыгала носом у него на плече.
Решившись, он поцеловал ее в макушку. Затем - в лоб, в висок, в мокрую щечку, в крылья носа...
Через минуту голая, с ног до головы зацелованная Карина терла глаза, пытаясь спасти макияж, а Виктор Евгеньич дул ей в лепестки пизды и мял ягодицы, как резиновые мячи.
- Может... закроем дверь? - дрожащим голосом спросила она.
- Пойдем, - он обнял ее и повел в комнату. - Пойдем, моя модель. У меня для тебя сюрприз.
Ему еще никогда не было так жутко - даже на защите кандидатской, - но он твердо решил идти до конца.
- Вчера ты немного стеснялась, и сегодня мы посмотрим... один вдохновляющий фильм, - говорил он, внимательно глядя на нее.
Карина играла так, что и сам Станиславский сказал бы «верю».
- Фильм? Какой?
- А вот сейчас и увидим. Только смотреть мы его будем вот так... иди-ка сюда... - он привлек ее к себе и усадил на колени. Карина уселась неуклюже, с зажатой спиной и ногами («вот актриса! будто никогда так не сидела»), Виктор Евгеньич обнял ее за грудь - и клацнул кнопкой.
- Узнаешь? - хрипло спросил он.
- Господи! - ахнула Карина, подавшись вперед.
«Ага! Ага!» - Виктор Евгеньич горько усмехался. Ему было отчаянно жаль Карину, и он ждал покаянной исповеди, - но Карина вскочила с его колен, подбежала вплотную к экрану, будто так было лучше видно, вытянула шею, всматриваясь в свою двойницу, сосущую два здоровенных хуя - и твердила: - Господи... Господи...
- Узнаешь? - повторил Виктор Евгеньич.
- Да. - Карина повернула к нему лицо, все в слезах. - Откуда у вас это?
- Купил на раскладке.
- Что, это... продается везде, да?
- Конечно. А чего ты хотела?
- Я?... Я не знаю. Я так и знала... Я с ней говорила...
- С кем?
- С Маринкой. Я знала, что она по всяким этим... но даже не могла подумать, что она... А откуда, кстати... ой, вы что...
Глаза Карины расширились на пол-лица, а Виктор Евгеньич ощутил, как его сердце проваливается прямо в желудок.
- Подожди. Какая Маринка? - глухо спросил он, хоть уже и все понял.
- Сестра... А вы подумали, что...
- Что подумал, то подумал. Сестра? что за сестра? Вы близнецы?
- Да... то есть нет, то есть... мы просто очень похожи. Она старше меня на год. Нас путали, мы даже... она вместо меня в школу ходила... За деньги. И голос, как