у меня... Только глаза разные: у меня карие, у нее серо-голубые такие... Нас и назвали так... А вы... как вы могли подумать, что я... хотя... я все понимаю, конечно...

Ее всхлипывания смешивались с надрывными стонами из колонок. Виктор Евгеньич пялился в монитор, пытаясь определить цвет глаз Карины-Марины - ее сняли в золотисто-багряном свете, и это было нелегко, - потом перевел взгляд на несчастную Карину:
- Значит, не ты?

Это прозвучало по-идиотски, - но в нем играла райская музыка, все громче и громче, и сердце его из желудка воспаряло прямо на небеса... - Не ты? Не ты? НЕ ТЫ?... Господи, Каринка...

Он вдруг вскочил с кресла, клацнул мышкой, вырубив стонущих ебырей, подбежал к Карине, обнял ее - и стал покаянно целовать и гладить ее во всех местах одновременно:
- Какое счастье... Карин... Господи... Прости меня, прости... - бормотал он, облизывая ее, как барбос. - Как же я мог так ошибаться в тебе, моя чистая, светлая девочка, моя радость, мое чудо...

Умиление набухало комом в горле, заражая Карину, и та отвечала Виктору Евгеньичу, впервые жарко целуя его - с силой, от души, бодаясь грудью и плечами - не возбуждающе, а порывисто-благодарно, со всхлипыванием и обнимашками.

С каждой минутой они распалялись все больше, вымазывая друг друга слюной и слезами, лихорадочно обхватывали друг друга, будто хотели срастись грудями и животами, и буйно, жадно лизались, не разбирая, кто кого и где лижет; одежда казалась кощунством, и с Виктора Евгеньича летели тряпки, как листья с осеннего дерева, - и он, голый, обхватывал Карину руками и ногами, окутывал ее телом, и она точно так же обвивалась вокруг него, вмазываясь липкой пиздой ему в бедро, и лизала его неистово, с размаху, глядя ему в глаза и смеясь от нежности.

Очень скоро их тела сами собой слепились в нужной конфигурации, и как-то само собой вышло, что Виктор Евгеньич был уже глубоко в ней и страстно ебал ее, не прекращая лизать и обнимать; Карина фыркала под ним, давясь его поцелуями, обхватывала его руками-ногами, как обезьянка, и висла на нем, вжимаясь грудью в его грудь, и они оба смеялись, бормотали какие-то нелепицы и высасывали губами друг друга, как рыбы, и скребли друг друга ногтями, и катались по полу... Ком умиления набухал, распирая оба тела, вздувался и лопался, и горькая нежность лилась из них лизаниями и слезами, истекала ручейками между ног, истаивала щекотным гейзером, горько-сладким, как язык, слизывающий слезы...
- Я... забыл... презерватив... - прохрипел Виктор Евгеньич, когда смог говорить.
- Во мне? - озорно улыбнулась Карина.
- Нет... за пределами...

Они рассмеялись, и Карина, розовая и счастливая, влезла к нему на грудь.
- Драсьте! - заявила она, боднув его.
- Привет!
- По-моему, я... по-моему, это был оргазм.
- По-моему, тоже.

Они снова рассмеялись.
- Карин! А ты... не жалеешь?
- Ну что вы! Я... можно честно?
- Ну?
- Я очень хотела. Давно.
- Эээээээ...
- Когда вы увлеклись мной, я... я не знала, что делать.

(«Аааааааа!... так она догадывалась?... «)
- ... Я посоветовалась с папой, и он сказал: «Не делай первый шаг. Будь, что будет, только не лезь на рожон. Он, видно, человек хороший, только будь осторожна, ладно?» Я послушалась и терпела. Но очень скоро стало невмоготу. Я такое представляла себе!..

(«И она тоже?!... «)
- ... Терпела-терпела - и не утерпела. И вот - соблазнила вас, своего любимого педагога...
- Постой. Как это «соблазнила»? Разве не я тебя...
- Ну я же напросилась позировать? Значит, соблазнила, - сказала Карина с видом ребенка, сознающего всю тяжесть кражи варенья.

Виктор Евгеньич заморгал. Затем повалил ее на себя и сжал до хруста, говоря - Чудо ты мое расчудесное...

Карина благодарно сопела и целовала его в глаза.
- Лизуха ты! А признайся: давно девственность потеряла?
- Ой... Ну вы такое спрашиваете... Давно. В школьном лагере на море. Был там такой мальчик Женя...
- Мальчик Женя? Значит, мальчик Женя? - Виктор Евгеньич грозно повторял про мальчика Женю, целуя Карину в нос, в губы и в глаза.

Мало-помалу они снова начали ласкаться; Карина сползла с него, а он целовал ей затылок, зарываясь носом в корни волос, потом спустился ниже, на бархатную спинку, которую она гнула, как кошечка...

Внезапно он отпрянул прочь.
- Что? - обернулась Карина, спиной ощутив напряжение.

Но он уже улыбался:
- Ничего. Ничего. Просто закружилась голова.
- Вы... все хорошо? - Карина взяла его за руку.
- Да-да, не волнуйся... А знаешь, Карин...
- Да?

Он помолчал.
- А ведь позирование - это была не просто уловка для... для... Я в самом деле очень хочу тебя рисовать.
- Да? - Она заулыбалась до ушей.
- Конечно. Поэтому, моя модель, давай-ка отрабатывать приятное утро... За работу!
- За работу! - голая Карина вскочила, тряхнув грудью, и отдала ему честь. - Будем вместе делать каринокартину!

... На сей раз дело спорилось, да так, что Виктор Евгеньич азартно ухмылялся и думал - «а жаль, что новая каринокартина уже не засветится так, как та. В ней и тонкости побольше будет, и колорит приятней, а не одно только голое либидо...»
- Прости, не провожу тебя, - говорил он ей в дверях. - Курсовых, как говна. Буду сидеть до утра... Хотя - вру. Провожу. Провожу до метро. Идет?
- Идеееет, - дурачилась она. - Идет собственной персоной! и не куда-нибудь, а до самого до метроооо...

Вернувшись, Виктор Евгеньич долго стоял в коридоре, глядя в темноту.

Потом прошел в комнату, зажег свет, включил комп, с размаху плюхнулся в кресло...

Когда комп загрузился, он открыл злополучное видео и принялся клацать стрелочками, выискивая нужный кадр.

Найдя его, он залез в меню и увеличил масштаб. «Эйчди-качество» было хреновым, и на экране запестрела мозаика из кубиков-пикселей.

Какое-то время он вглядывался в нее, затем откинулся на спинку кресла.
- Каринка-Маринка-Маринка моя. В саду ягода-Маринка... - завел он, потом умолк.

«Марина... Конечно, она есть на самом деле. Может быть, что и ведет она себя именно так. Но...

Или Каринка - величайшая актриса всех времен и народов, или я - мнительный маньяк... или у нее с сестрой - родинки на левых лопатках, одинаковые, как копипаст... « - думал он, глядя в потолок.