подергиваться, пытаясь
перевернуться. Младший из ментов уже был без штанов. Он подошел к ней сзади, раздвинул ноги и ткнулся в огромную Машкину
дыру. Сержант засмеялся. Насильник смутился и начал запихивать палец в анальное отверстие, после долгой борьбы, ему это,
по видимому, удалось, но пока он возился, у него упал член. С серьезным видом он обошел стол кругом и вложил член в
открытый Машкин рот.
Раздался страшный вопль. Минутой раньше, Машка тоже кричала страшно, но не так безнадежно. В болевом шоке мент схватился за девчонку,
стащил ее со стола, пытаясь освободиться, и потерял сознание. От неожиданности сержант отскочил назад и оказался в шаге
от обезьянника. Мне удалось просунуть скованные руки между прутьями решетки и зацепить его наручниками за шею. Мы оба
упали на пол и наручники впились в его горло. Я тянул изо всех сил. Он хрипел и сучил ногами. «Отпусти его, нахрен,
убьешь же!», – почти визжала Машка. Скорее по привычке, я выполнил ее просьбу. Освободившийся мент сперва дважды ударил
меня ботинком по кистям рук, а потом в голову.
Пришел в себя я уже в больнице. Кисти рук были в гипсе, голова зашита и забинтована. Тошнило. Рядом на стуле сидела Катя
и что-то читала. Выяснилось, что Машка тоже лежит в нашей больнице. Нас бы, наверное, забили до смерти, если бы не Катя.
Она твердо решила дожидаться нашего освобождения на ступеньках «мусорки», и сидела там до тех пор, пока, не услышав все эти
жуткие вопли, не побежала в отделение. Там она сумела как-то разбудить дежурного. Капитан знал и меня, и Машку.
Двоих своих придурков он знал еще лучше. Когда приехал наряд, то я, Машка и сопляк были без сознания, а сержант сидел,
пьяный в соплю, с пистолетом и никак не мог решить, что лучше: застрелиться или добить раненых и спрятать трупы.
История получила огласку и наше исключение из института стало неизбежным. Ректор искренне хотел помочь нам,... и сделал это с
мастерством опытного администратора. Кого-то отпустили в академический отпуск, а остальным предложили досрочно защитить
диплом. Пока я валялся в больнице, Катя не только написала свой диплом, но и скомпоновала мой, из хлама валявшегося в
моем компьютере. Защита проходила в маленькой аудитории, я был еще в гипсе, и мой доклад, со стороны выглядел,
наверное, весьма комично. Мы сидели втроем в маленьком кафе и пили кофе с коньяком. Мы с Машкой налегали на коньяк, а
Катя на кофе. Удивительно, но мы с Машкой никогда раньше не говорили о своем будущем. Студенческая жизнь казалось вечной.
И вот она неожиданно закончилась. Катя рассказывала о аспирантуре в Голландии для себя и для меня, о том, что Машка поедет как
моя жена. Но у меня были другие планы.
Я завязал с биохимией и уехал в другой город, изучал философию и историю, работал журналистом и продолжал бороться
против всего на свете. Девочки осели в Нидерландах, быстро получили гражданство, Катя защитилась, преподавала, потом
работала в крупной корпорации, Машка стала фотохудожником. Они переезжали пару раз с места на место, и тогда, возвращаясь
изредка в родительский дом, я находил там письмо с новым адресом и короткой припиской: «Тебя тут всегда ждут!»
Однажды я застрял в Европе после большой демонстрации антиглобалистов. Билетов на самолет не было и я оказался в автобусе
с ватагой веселых голландцев, выскочивших, невзначай, из книжки Шарля де Костера. Под потолком вился сладкий дымок, я
откинулся на сидении и достал из кармана затертое письмо. В Амстердаме – зашел в сексшоп за подарками, сел в местный
поезд и вскоре оказался в благополучном пригороде. На стоянке велосипедов я выбрал не слишком броскую модель, с не
слишком прочным замком, и, полагаюсь на интуицию, двинулся к цели. Я никуда не торопился, поэтому дом нашел сразу.
Ограды не было. Просто подошел к стеклянной двери и нажал на кнопку. Мальчик лет семи встал к двери стой стороны и что-то
сказал по-голландски. Я пожал плечами. Мой юный собеседник помотал головой и попытался что-то объяснить мне на пальцах.
Очевидно, считал глухонемых нищих, посетивших этот квартал за отчетный период. Потом посмотрел на меня недетским
пристальны взглядом и открыл дверь.
Достаточно было взглянуть на белые стены, чтобы понять, что я попал по адресу: здесь жила Машка. «Папа Катя и мама Маша
на работе», – сказал ребенок по-русски. Не то, что я этого не ожидал, но все-таки был шокирован. Улыбнулся — неужели и
меня можно шокировать? Мальчик проводил меня в длинную гостиную с камином в торцевой стене и вышел. Я обернулся —
второй торец гостиной тоже не был покрашен белой краской. Это был фрагмент старой фотографии: у меня была такая, Машка
раньше ее включала во все свои экспозиции. Я пытался остановить грузовик с бревнами, а два черных охранника висели на мне как псы.
Название у нее было «День рождения БББ». Впрочем, бревен, охранников и грузовика на стене не было — только мое
искаженное яростью лицо.
Я не стал доставать подарки из своего рюкзака. Это была бы неудачная шутка. Пошел дождь, я накинул ветровку, и, в
удовольствие покрутив педали, был уже в двух минутах езды от станции, когда мне навстречу, с пробуксовкой, пронеслась
белая БМВ. Мня показалось, что я узнал водителя, но машина не остановилась. Те кто за рулем, редко вглядываются в лица
велосипедистов. Даже в Голландии.